Архивная статья из № 3 (45) за 2006 г.
…Попытку рекордного погружения назначили на 11 декабря 1971 года. Джим и я прилетели вместе с Рэнди и Биллом девятого, чтобы десятого успеть сделать подготовительное погружение – своего рода репетицию.
К сожалению, назвать это генеральной репетицией, в костюмах и с декорациями, было нельзя. Для измерения глубины предполагалось использовать стальной трос длиной 600 футов (183 метра – здесь и далее прим. ред.). Но трос прибыл только накануне и все еще лежал в упаковке. Хуже того, карабины, при помощи которых рекордсмены должны были погружаться вдоль троса, оказались на 1/8 дюйма меньше, чем надо. Так что подготовительное погружение пришлось проводить без него. Те, кто шел на рекорд, во время подготовительного погружения использовали систему безопасности в виде сбрасываемых грузов и в тот день неофициально побили результат Уотсона и Грюнера: Энни погрузилась до 440 футов (134 м), а Арчи и Джим до 450 (137 м). У меня такой системы безопасности не было, и я остановился на 420 футах (128 м).
Однако у Билла и Рэнди были проблемы. Никто из них до этого не ходил глубже 320 футов (98 м), и поэтому они погружались в паре. Дойдя до 360 футов (110 м), Билл полностью потерял сознание. Рэнди быстро схватил бесчувственного дайвера за манифольд и потащил его наверх, к безопасности. Увы, усилия, которые ему пришлось приложить, чтобы вытащить Билла, привели к тому, что он сам отключился. По невероятно счастливому стечению обстоятельств к этому моменту они уже поднялись достаточно, чтобы Билл пришел в себя и смог поднять на поверхность своего спасителя.
Мы все были напуганы подобным поворотом дел. Вечером, во время нашей последней встречи, Арчи настаивал:
– Ни при каких обстоятельствах никто не должен погружаться глубже 300 футов (91 м), кроме Энни, Джима и меня.
– А что, если кто-нибудь отключится?
– Просто ждите на 300 футах, пока мы не всплывем.
– Хорошо, а как глубоко вы собираетесь погружаться? – спросил Рэнди.
– Мы собираемся упасть до 480 (146 м), – ответил Арчи. – Так мы не только побьем существующий официальный рекорд, но и снимем все вопросы о том, что Дик Бирч якобы был на 460 (140 м).
– Что будем делать с карабинами, ведь они слишком маленькие для нашего троса?
– Если мы счистим с троса смазку, то они подойдут.
Следующее утро выдалось мрачным. Небо было облачным, а сильный ветер закручивал на волнах белые барашки. Мне было достаточно одного взгляда на море, чтобы забыть про завтрак и принять двойную против рекомендованной дозу марезина. Мой самый лучший регулятор немного травил, и чтобы сберечь воздух, я поставил другой, который подавал воздух с большим сопротивлением. Я понимал, что повышенное сопротивление при дыхании, большая доза таблеток от морской болезни – все это сказывается на моих возможностях нырять глубоко. Но мы договорились с Арчи не ходить глубже 300 футов, а накануне я без особых проблем погрузился на 420.
На борт поднялись три багамских чиновника.
– Они нам нужны как официальные свидетели, – успокоил нас Арчи.
– А репортер? – накануне вечером Ассошиэйтед Пресс прислал своего человека.
Арчи просто пожал плечами. Конечно, с нашей стороны наивно было предполагать, что это погружение пройдет незамеченным. Но в тот момент меня гораздо больше беспокоило психологическое давление, которое возникало в связи с этим. Арчи потратил много времени, сил и денег для того, чтобы мы, чиновники, журналисты собрались вместе ради этого погружения именно в этот день. Отменить погружение и перенести его на другой день было бы очень и очень сложно. Но все наши тренировочные погружения прошли гладко. То, что рекорд Уотсона и Грюнера будет побит, для всех нас было очевидно. Оставался только вопрос, насколько глубже мы сможем погрузиться?
К 11 утра нам удалось по штормящему морю добраться до места над стенкой и бросить якорь. Билл, Рэнди и я вошли в воду первыми. Мы должны были помочь бросить трос, закрепить карабины, систему сбрасываемых грузов, декомпрессионные баллоны. В качестве якоря для заранее промерянного троса мы использовали 300-фунтовый (136-килограммовый) блок автомобильного двигателя. В какой-то момент он застрял на дайв-деке корабля, но Рэнди, отличавшийся необыкновенной силой, сумел его освободить. В это время те, кто шли на рекорд, делали упражнения по гипервентиляции. Чтобы замедлить биение сердца и сократить потребление воздуха, они охлаждали лица пакетами со льдом.
Наша команда из шести человек начала погружение в 11:13 утра. Нас сопровождали два подводных фотографа с корабля Эда Фармера – Росс Эллис и Боб Ноулз. Они дошли с нами до края стены на 150 футах (46 м) и там остановились. Пока мы погружались, я обратил внимание, что Арчи, Энни и Джиму было довольно трудно передвигать карабины вниз по тросу. Тем не менее, мы быстро добрались до глубины 300 футов, где Рэнди, Билл и я остались ждать. Трое рекордсменов растворились в синеве под нами, в окружении серебристых пузырей выдыхаемого воздуха.
Чтобы не использовать дополнительные баллоны, которые мы развесили для декомпрессии (они могли понадобиться рекордсменам), я начал экономить воздух и стал задерживать дыхание. Такая техника чревата накоплением в организме большого количества углекислого газа, что ведет к усилению азотного наркоза и способствует кислородному отравлению. В нормальных условиях мы не практикуем задержку дыхания. Но я был уверен, что уже достаточно адаптировался, чтобы выдержать это на глубине 300 футов. Как и в предыдущий день, мой воздух был немного странным на вкус. Билл подозревал, что компрессор гонит масло, но, похоже, не придавал особого значения тому, что наш воздух может быть опасно загрязнен.
Было похоже, что наши друзья задерживаются с подъемом. Некоторые пузыри теперь поднимались вдали от нас – там, где была более глубокая вода. Через девять минут после начала погружения я неожиданно увидел Джима, который всплывал под нами – в облаке пузырей. Он был в горизонтальном положении, но лицом вниз, а тело его было обмякшим. Я поймал его и встряхнул за плечи – никакой реакции. Он смотрел пустыми остановившимися глазами. Очевидно, что он был без сознания. Рэнди схватил Джима за манифольд и потащил наверх, а мы с Биллом стали ждать остальных.
На 230 футах (70 м) Джим пришел в себя настолько, что невнятно смог большим и указательным пальцами показать Рэнди сигнал «ОК». Рэнди отпустил его наверх, а сам вернулся вниз на 300 футов, чтобы помочь нам. С тех пор, как я поймал Джима, прошло 3 минуты, но Арчи и Энни до сих пор не было видно. Несмотря на задержки дыхания, мой запас воздуха подходил к критической отметке. Арчи и Энни находились глубже и должны были дышать нормально – это значит, что их запас воздуха расходовался гораздо быстрее, чем мой. Похоже, что-то случилось.
Тут я решил нарушить обещание оставаться на 300 футах, которое давал Арчи. Это было непростым решением. Я держу свои обещания и храню в памяти столько подробностей погружений, которые некоторые делали тайком, сколько, наверное, никто другой. Я дал сигнал Биллу и Рэнди ждать меня на 300 футах, а сам опустился немного глубже, чтобы посмотреть, почему возникла задержка. К моему ужасу Рэнди тоже начал погружаться. Было ясно, что он попытается добраться до Арчи и Энни, даже если они находятся на самом дне. Я схватил его за плечо и прокричал: «Не будь идиотом!»
Рэнди оттолкнул меня, просипел что-то невразумительное и пошел дальше вниз. Я посмотрел наверх и увидел, что Билл тоже начал скользить вниз по тросу. Теперь мне надо было думать не только об Арчи и Энни, но и о них. Я быстро погрузился, обогнав Билла. На глубине 360 футов (110 м) Рэнди замедлил свое падение, и я прошел мимо него глубже.
Когда я достиг глубины 400 футов (122 м), то увидел, что Арчи и Энни находятся гораздо глубже меня. Их силуэты отчетливо выделялись на серебристо-белом фоне стены. От них шли пузыри, и сперва я подумал, что они поднимаются к поверхности. Взглянув наверх, я увидел Рэнди и, показав на Арчи и Энни, просигналил ему «ОК». Казалось, что Рэнди смотрит прямо на меня, но, странно, – он не отвечал на мои сигналы.
Но главной моей заботой были Арчи и Энни. Присмотревшись, я понял, что они никуда не поднимаются. Я пошел глубже. Начиная с 380 футов (116 м) стена меняла свой рельеф. Теперь она была не строго вертикальной, а образовывала крутой склон под углом примерно 45 градусов. Стальной трос повторял изменение рельефа стены. Значит, теперь мне придется рискнуть и приложить усилия, чтобы пройти на ластах дальше вдоль склона вниз. Но на другой чаше весов были две жизни.
На глубине приблизительно 420 футов (128 м) я смог разглядеть их лучше. Арчи лежал на блоке двигателя лицом вниз и продолжал медленно двигать ногами, как будто он пытался погрузиться еще глубже. Энни была приблизительно в десяти футах слева от него, немного впереди, лицом вниз, без видимого движения. Из их регуляторов все еще шли пузыри выдыхаемого воздуха. Кроме взаимного спасения Билла и Рэнди с глубины 360 футов в предыдущий день, никто и никогда не спасал человека, потерявшего сознание, глубже, чем это сделал Том Маунт – с 340 футов (я спас Дэйна Тернера с глубины 360 футов на острове Гранд Багама два года спустя). На глубине я отдавал себе отчет, что у меня нет шансов спасти хотя бы одного из них, не говоря об обоих. Но я ясно видел их всего в 60 футах (18 м) от себя и я обязан был попробовать. Приблизительно на 440 футах (134 м) у меня начались проблемы со зрением – все, что было дальше 10 футов (3 м) от меня, превратилось в серебристо-серые пятна тусклого света и неясные тени. Еще немного глубже и началось туннельное зрение – верный признак кислородного отравления. Я шел глубже, и туннель быстро сужался. Вскоре в нижней границе моего поля зрения, которое сузилось до размера иллюминатора, появилась светящаяся точка, похожая на горящий запальный шнур. От потери сознания или конвульсий меня отделяли секунды. Я полностью открыл вентиль системы поддува на моем компенсаторе и попытался прочитать показания моего глубиномера, чтобы рассчитать необходимые декомпрессионные остановки, если я до них доживу. В конце туннеля, который я видел, появился глубиномер. Казалось, что он был от меня на расстоянии ярдов, но я четко видел, что он показывает глубину 460 футов (140 м). Значит, кончики моих ласт были на глубине 465 футов. До моих друзей оставалось всего 15-20 футов, но это было все равно, что целая миля.
Теперь началась борьба за выживание – успею ли я подняться достаточно высоко, прежде чем потеряю сознание, или у меня начнутся судороги от кислородного отравления. И то и другое означало, что я утону. Я не думал, что мне удастся выкарабкаться. Но, сконцентрировав всю свою волю и внимание, я смог избежать потери сознания. Когда я поднялся до 280 футов (85 м), туннельный эффект прошел, я смог нормально видеть и больше не думать о смерти от азотного наркоза или кислородного отравления. На глубине около 200 футов (60 м) я замедлил подъем и начал плавать вдоль стены, пытаясь найти трос, дайверов, якорный конец или лодку над собой. Дело в том, что поскольку с 380 футов (116 м) трос уходил вниз под углом, то, всплывая по вертикали с 465 футов (142 м), я оказался далеко от нашей лодки.
Я знал, что Арчи и Энни уже погибли, и боялся, что тоже самое произошло с Рэнди и Биллом, а, возможно, и с Джимом. Получалось, что я остался единственным из шести подводников, которые утром отправились на 300 футов, но было похоже, что и мне жить оставалось недолго. В моей спарке из семидесяток (баллоны объемом 70 кубических футов, примерно по 10 литров) оставалось всего 900 psi (около 60 Bar) – примерно треть первоначального объема. Очевидно, что этого было недостаточно, чтобы пройти декомпрессию и избежать кессонной болезни после такого погружения. Пока я поднимался, оглядываясь по сторонам, я начал прикидывать варианты: что лучше – утопление или агония от взрывной декомпрессии. Утопление, конечно, было более быстрым и менее болезненным вариантом – об этом мне рассказывал Томми Хокинс после того, как я достал его из Литтл-Ривер. Наиболее безболезненным был способ, который выпал Арчи и Энни – потеря сознания на глубине. К сожалению, я исключил эту возможность, совершив чудесный подъем к поверхности. У меня было недостаточно воздуха, чтобы вернуться на ту глубину, где я мог бы потерять сознание.
Неожиданно я почувствовал, как кто-то резко дернул меня за ласт. Акула? Я быстро обернулся, и меня переполнило чувство облечения, когда я увидел Рэнди – он был жив! Он довел меня до троса, и в этот момент я понял, что, возможно, останусь в живых. Конечно, если для моего 15-минутного погружения на 465 футов сработают наши экспериментальные таблицы декомпрессии. Они были рассчитаны на 10-минутное погружение на 450 футов (137 м).
На 90-футовой (27-метровой) декомпрессионной остановке мы встретили Джима, но Билла Уиггинса так и не было видно. Джим еще пребывал в прострации. Когда он, наконец, начал приходить в себя, то стало очевидным, что он крайне расстроен и подавлен. Теперь те, кто называл его «убийца Локвуд», смогут припомнить ему пятерых напарников, погибших всего за год с небольшим. Или шестерых, если считать Билла. В этот момент команда корабля, на котором страдали от морской болезни шокированные багамские чиновники, начала выбирать трос, готовясь наконец-то идти к берегу.
Эд Фармер провел нас к своей лодке, на которой были оборудованы лини для декомпрессии. Там мы с большой радостью встретили Билла, который мирно проходил свою декомпрессию. На 10-футовой (3-метровой) остановке Джим дал знать о боли, которая, возможно, была симптомом кессонной болезни, но вскоре боль прошла, и он всплыл на поверхность в 1:38 после полудня. Рэнди вышел на поверхность через 15 минут после него, а еще через пару минут после этого всплыл я, как обычно сильно страдая от морской болезни. Хотя я и немного беспокоился, но не обнаружил у себя каких-либо явных симптомов декомпрессионного заболевания. У меня был повод для беспокойства: спустя пару десятков лет современные декомпрессионные таблицы заставили бы меня пройти декомпрессию общим временем 370 минут и начиная с глубины 180 футов (55 м). Я же прошел декомпрессию всего за 162 минуты и начал ее с глубины 110 футов (34 м).
По пути к берегу все были очень мрачными и тихими. Только к ужину мы пришли в себя настолько, что смогли сравнить наши заметки. Несмотря на то, что Джим показал Рэнди сигнал «ОК», он не помнил ничего до того момента, когда Эд Фармер поймал его на 80 футах (24 м) и таким образом спас от кессонной болезни. Во время нашей безнадежной попытки спасти Арчи и Энни, Билл погрузился немного глубже 300 футов и потом вернулся обратно. Он был уверен, что ему предстоит геркулесова задача поймать, по возможности, всех четырех подводников, которые, возможно, будут всплывать без сознания. Рэнди не отвечал на мои сигналы на 400 футах (122м) потому, что на той глубине он уже абсолютно ослеп. Он что-то мне прокричал и, немедленно поддув свой компенсатор, начал подъем.
Что же произошло со сбрасываемыми грузами, которые использовались для безопасности? Джим рассказал, что когда после 380 футов трос начал идти под углом, слишком маленькие карабины практически перестали скользить по тросу. Под давлением того, что погружение необходимо было совершить именно в этот день, троица приняла фатальное решение преждевременно сбросить груз, сдуть компенсаторы и протащить карабины дальше, идя на ластах. Джим сказал, что он начал терять сознание на 400 футах. Он помнит, что прежде чем окончательно отключиться, он полностью открыл вентиль поддува на своем компенсаторе. Наверное, хорошо, что он не смог пойти глубже 400 футов. Если бы он пошел глубже, то, вероятно, он всплывал бы как и я – вдалеке от того места, где мы ждали. Вероятно, я не смог бы его увидеть и поймать. В этом случае он всплыл бы слишком близко к поверхности и умер бы от декомпрессионного заболевания.
У меня были и свои демоны, с которыми надо было бороться. Я так близко подошел к Арчи и Энни, возможно, меньше чем на 20 футов (6 м). А если бы я был лучше готов к этому глубокому погружению? А если бы я не принял слишком большую дозу марезина? А если бы я использовал свой самый лучший регулятор? А если бы я не задерживал дыхание? А если бы мое время на дне было не 15 минут, а только 5? Любой из этих факторов мог бы позволить мне дотянуться и спасти хотя бы одного из них. А если устранить все помехи, то, возможно, я мог бы спасти их обоих. Знать то, что кроме меня нет никого, кто погружался бы на глубину 465 футов (142м) на сжатом воздухе и остался бы в живых, чтобы об этом рассказать (не говоря уже о том, чтобы кто-то кого-то спасал с такой глубины) было слабым утешением. Все эти вопросы из серии «а если бы…» преследуют меня до сих пор.
На соседнем острове Андрос в экспериментальной лаборатории находился специальный глубоководный аппарат «Алвин». На следующий день он погрузился, чтобы найти тела погибших подводников. За прошедшее время тела скатились вниз по склону, и их удалось найти только на глубине 1000 футов (305 м). Поскольку на «Алвине» не были установлены механические захваты, достать тела с этой глубины было невозможно.
Вскоре после этих событий, Льюис Хольтзендорф, наверное, один из лучших «пещерников» начала семидесятых, спросил меня про это погружение.
– Знаешь, – сказал он попыхивая трубкой, – если принять во внимание обстоятельства, при которых ты погружался, то вероятно, что твое погружение было эквивалентно подготовленному погружению на сжатом воздухе на глубину более 500 футов (152 м). Не хочешь попробовать еще раз и установить для ребят из Книги Гиннесса «официальный» рекорд?
В тот момент я только и смог, что вспомнить про Арчи Форфара и Энни Гундерсон.
– Смеешься? – это было все, что я мог сказать.
***
Шек Эксли – один из наиболее известных пионеров кейв-дайвинга, человек, который во многом определил его развитие. Более 4000 погружений в пещеры на протяжении более чем 29 лет. Эксли был известен своими глубокими первопрохождениями, а в последние годы своей жизни был активным участником WKPP. Шек Эксли погиб 6 апреля 1994 г. в возрасте 45 лет при попытке совершить рекордное погружение на глубину 1000 футов (305 м) в сеноте Закатон в Мексике. Читая этот отрывок, помните, что на дворе был 1971 год, что такое тримикс, любителям было неведомо, и не стоит «примерять» к себе глубины, которыми оперирует автор. – Прим. переводчика.
***
Текст: Sheck Exley
Перевод: Дмитрий Милютин
Метки: Библиотека моря, Пещеры...