Первый раз мне стало не по себе, когда проблески света вдруг исчезли одновременно во всех трех крохотных иллюминаторах.
Подводный космос
Еще несколько минут назад в иллюминаторах плескалась бирюзовая, подсвеченная утренним солнцем поверхность Байкала, мелькали радостные пузырьки. Потом вода стала тускло-зеленой, загустела и вдруг превратилась в непробиваемую черную стену.
Это произошло на седьмой минуте погружения — в тот момент, когда командир аппарата Виктор Нищета в микрофон доложил наверх:
— На связи — «Мир-1». Прошли глубину сто метров. Как поняли? Прием.
— Поняли: глубина сто метров, — эхом повторил громкоговоритель знакомым голосом руководителя погружений с «Метрополии» — висящего где-то там, над нами, судна специального назначения.
В минувший понедельник в 12.01 по иркутскому времени мощный кран, подцепив наш глубоководный обитаемый аппарат «за шкирку», мягко опустил его на поверхность самого большого в мире озера.
Голоса смолкли, и в крохотной — диаметром метра два — кабине нашей маленькой субмарины глазницы иллюминаторов почернели. Я даже не заметил, что два висящих над нами тусклых фонарика да еще лампа дневного света, прицепленная за спиной пилота, исправно горят. Мне показалось, мы очутились в каком-то нереальном мире — в него оттуда, с поверхности, уже никогда не проникнет луч дневного света.
И черт меня дернул влезть в эту очередную авантюру. Да еще на самом финише шестого десятка лет, когда у людей куда более обыденные и приятные жизненные планы: «Затоплю камин, буду пить, хорошо бы собаку купить…»
Утром после почти бессонной ночи на буксируемой суденышком «Академик Коптюг» платформе иду из поселка Листвянка к покрытому зарослями сибирского кедра и можжевельника мысу Толстый — от него до района нашего погружения в южной части Байкала всего километров пять. По пути судовой доктор Марина измеряет мне давление и после цифр 140 на 80 снисходительно замечает:
— Для вашего возраста — терпимо.
Ну зачем мне этой милой девушке объяснять, что давление у меня чуть подскочило после того, как в специальном журнале мне предложили расписаться, что решение о погружении я принял самостоятельно, а не под чьим-то давлением и, что бы со мной ни случилось, всю ответственность возлагаю на себя родимого? Ну а на кого мне ее еще возлагать?
Какому нормальному человеку в этот момент не полезут в голову мрачные мысли? Только безумец не понимает, что любая подводная экспедиция — риск, разбавленный несколькими каплями надежды на удачу.
Я помню, как после спуска в 2007 году на «Мире» в точке Северного полюса — первого в истории спуска под ледяную шапку, накрывшую самый северный и самый суровый на нашей планете океан, на глубину 4261 метр, — даже привычный к самым безумным авантюрам и самым тяжелым экспедициям Артур Чилингаров признался:
— Ночью я впервые в жизни написал завещание.
Завещания я не писал. Во-первых, не хотелось гневить судьбу. Ну а во-вторых, спуск в глубины Байкала с погружением на полюсе несравним. В Арктике, захлопнись над «Мирами» майна, думаю, не спас бы даже работавший с нами атомный ледокол «Россия». А здесь, на Байкале, над головой — чистая вода. Да и глубины раза в три меньше, чем в Северном Ледовитом океане.
…В суете первых минут, оказавшись на «Мире», даже не думаешь о предстоящем спуске. Думаешь о том, как бы не свалиться с жиденькой, приставленной к трехметровому по высоте аппарату лесенки, как удержаться на его скользких покатых боках, как пролезть в узкий люк, когда выданный комбинезон на пару размеров больше. После того как я по традиции перед спуском снимаю кроссовки, командир Виктор Нищета делает мне первый втык: «Без носков забираться в аппарат не положено» — и тут же смягчается: «Осторожно ставьте ногу на откидной трап».
В первые минуты невольно вслушиваешься в странные радиопереговоры:
— «Мир-1»! Я — «Метрополия». Включите первый.
— Первый включен, — отвечает Нищета.
— «Мир-1»! Я — катер. Готов проверить радиосвязь.
— Жду вас на восьми килогерцах, — сообщает наш командир.
— Слышу вас удовлетворительно. Переходим на восемнадцать килогерц…
— По карте в этом месте глубина 1400 метров, — поясняет пилот. — Ну а какая будет на самом деле — увидим.
Я пристроился на левом диванчике наблюдателя и, чтобы не мешать пилоту — у него ноги еле помещаются между сиденьем и пультом управления, — забрался на лежак. Ноги, конечно, не вытянуть — узенький, покрытый синим кожзаменителем диванчик длиной всего метра полтора. Таких диванчиков в кабине пилота два — второму наблюдателю Юрию Фалейчику еще хуже: он на голову выше меня. Но зато справа ему отлично видны висящие у меня над головой монитор, барометр и термометр. На мониторе — наша скорость и глубина. Вниз мы «падаем» довольно медленно — по 20 метров в минуту.
Плюс 32 по Цельсию
И вот когда на глубиномере мелькнула цифра 100 и стихли все радиопереговоры, а в иллюминаторах погасли остатки дневного света и за ними застыла мрачная темень, мне вдруг показалось, что я заблудился в какой-то комнате ужасов и из нее нет выхода. Стало душно. Я весь взмок — пот через футболку промочил мой синий комбинезон и ручейком стекает по спине.
— Ну и парилка, — вздохнул я.
Юрий, тоже весь мокрый, сообщил:
— На термометре — плюс тридцать два.
В моих руках вдруг оказалось маленькое махровое полотенчико — видно, Нищета протянул, — и я стал вытирать взмокшее лицо и пытаться просушить волосы. На платформе, хотя «Миры» и стоят на палубе под тентами, их 18-тонные китовые туши на солнце раскаляются и, хоть люки перед спуском открывают для проветривания, внутри душегубка. И я удивляюсь, зачем на моем диванчике приготовлен солидный пакет с толстыми шерстяными носками и еще одним — теплым — комбинезоном.
— Сфера остынет, еще от холода продрогнете, — объясняет Нищета.
Хоть бы она поскорее остыла.
Командир, явно почувствовав, что новичкам не по себе, предложил:
— Может, включить подсветку за бортом?.. Хотя смотреть пока нечего.
— Конечно, — обрадовались мы с Юрием.
Несколько мощных прожекторов вспыхнули за иллюминаторами, и жить стало веселее. Хотя за бортом ничего интересного мы не заметили.
За иллюминаторами… снегопад. Мелькает планктон, мелькают рачки и крохотные полупрозрачные рыбешки. Они стоят порой солдатиками — наверное, с любопытством поглядывают на красно-белую громаду нашего аппарата.
И я вспомнил, как профессор Анатолий Михайлович Сагалевич — пожалуй, самый опытный в мире гидронавт, руководитель Лаборатории научной эксплуатации глубоководных обитаемых аппаратов Института океанологии Академии наук России и один из создателей наших «Миров» — еще во время прошлогодней байкальской экспедиции говорил мне:
— Пока не сядешь на дно, ничего интересного, кроме жиденького супчика за бортом, не видишь.
Вот сейчас мы в этот суп и погружаемся.
С Анатолием Михайловичем мы сдружились еще во время экспедиции «Арктика-2007», когда шли к Северному полюсу, где «Мирам» под руководством начальника экспедиции Артура Чилингарова и гидронавта Анатолия Сагалевича предстояло впервые в истории погрузиться на глубину свыше четырех километров, взять там пробы воды и грунта и в точке, где сходятся все земные меридианы, установить российский флаг. Жаль, Сагалевич сейчас в спуске не участвует. Он прилетел из Москвы специально, чтобы покатать Путина, прилетел исхудавший, после двух тяжелых операций и совершил всего два погружения: первое — за несколько дней до появления ВВП в Иркутской области — с охраной премьер-министра, ну а второе — с самим Владимиром Владимировичем. Молодые и бойкие московские клерки ему, конечно, накануне визита нервы поизмотали, в сотый раз повторяя, что в присутствии бывшего и, похоже, будущего президента делать нельзя, какие вопросы задавать разрешается, а какие — строго запрещено. Хотя весь этот инструктаж для человека, еще прошлой осенью шагнувшего в восьмой десяток и множество раз спускавшегося к «Титанику» и к «Бисмарку», искавшему в Норвежском море сгоревший «Комсомолец» — самую глубоководную в конце восьмидесятых годов прошлого века боевую подводную лодку в мире, Героя России, — просто бред.
Газогидраты из Петербурга
— Поддать газку? — улыбается Виктор. Он нажимает кнопки на расположенном справа от него джойстике — почти таким же дети играют на компьютерных автоматах, — и наш «Мир-1» летит ко дну — по 30 метров в минуту. — Это мы водичку из емкостей сбросили.
Словом, мы чуть-чуть — на 25 метров — «не доехали» до той глубины, на которую Нищета и Сагалевич погрузили Путина.
Второй год ученые с помощью «Миров» исследуют глубочайшее в мире озеро, огромным полумесяцем распластавшееся в Восточной Сибири, на границе Иркутской области и Бурятии. По своей площади — свыше 30 тысяч квадратных километров — Байкал сравним с территориями целых европейских государств — таких, как Бельгия или Голландия. Но по объемам пресной воды — 23 тысячи кубических километров — озеро-море ни с чем не сравнимо. Оно хранит почти четвертую часть всех мировых запасов пресной воды и около 90 процентов водных запасов России. Я уже рассказывал в прошлом году в «Смене», что за лето «Миры» совершили на Байкале 53 погружения по программе, разработанной Фондом содействия сохранению озера Байкал. Фонд этот создан в прошлом году благодаря энергии Героя Советского Союза и Героя России, члена-корреспондента Академии наук Артура Чилингарова и миллионам долларов, вложенных в изучение Байкала президентом группы компаний «Метрополь» Михаилом Слипенчуком — кандидатом географических наук, с гордостью считающим себя учеником Чилингарова.
И когда экспедиция эта стала вызывать, пожалуй, не меньший интерес, чем наш поход в 2007 году с «Мирами» на Северный полюс, все вдруг почему-то забыли, что именно погружения на полюсе и на Байкале дали возможность возродить интерес к исследованию подводных глубин. Все забыли, что, не найди Чилингаров и его единомышленники средства на поддержание «Миров», уникальные глубоководные аппараты тихо-мирно гнили бы без дела где-нибудь в Калининграде, где ржавеют уже много лет знаменитые когда-то «Пайсисы»: один из них — на свалке, а второй — экспонат Калининградского морского музея. Фонд позволил найти дело подводным аппаратам и поддержать их уникальные экипажи, которым, как и аппаратам, нет равных среди гидронавтов. Кстати, гидронавтов в мире сегодня чуть ли не в четыре раза меньше, чем космонавтов, — в космос уже успели слетать почти полтысячи человек, а число погрузившихся в гидрокосмос еще только к первой сотне приближается. И самые опытные и отважные пилоты работают сегодня на двух «шеститысячниках», способных погружаться на 6 километров, — двух российских «Мирах». В этом году на Байкале «Мир-1» под командованием Виктора Нищеты 22 раза ходил в глубины озера — столько же, сколько Евгений Черняев на «Мире-2».
И многие из этих погружений для науки оказались очень результативными. Во время спусков и обследования проб грунта у ученых, например, родилась гипотеза, что на самом деле старик Байкал совсем не так стар, как ранее предполагалось: ему вовсе не несколько десятков миллионов лет, а «всего» несколько тысячелетий.
И еще одна удивительная находка — этим летом во время погружений на «Мирах» один из крупнейших в Институте океанологии специалистов по углеводородам, кандидат геолого-минералогических наук Александр Егоров обнаружил на дне Байкала значительные запасы газогидратов — образующихся на илистом дне кристаллов, содержащих лед и метан.
Байкал — одно из самых холодных на земле озер. Я сам во время погружения видел, как падает температура за бортом. Когда наш «Мир-1» сел на дно, то температура забортной воды была всего 3,7 градуса. При этой температуре лед на дне Байкала не тает, а хранит в себе запасы идущего со дна метана. Причем лед так его сжимает, что когда кусок газогидрата попадает на поверхность, он трещит, как таблетка-шипучка, выделяющая пузырьки, и в объеме увеличивается аж в 160 раз.
Кстати, обнаружили газогидраты в… Санкт-Петербурге. Так называется знаменитый грязевый вулкан на дне Байкала, к которому «Миры» спускались в первый день июля. Обнаружили совершенно случайно: Александр поднял со дна какую-то странного вида прозрачную «фасолину». Когда достал ее из аппарата и положил себе на ладонь, она от нагрева вдруг с треском лопнула, выделив метан. До этого газогидраты в Мировом океане находили только под слоем ила — в нескольких десятках сантиметров от дна. А на Байкале холмы газогидратов таких громадных размеров, какие еще не встречались ученым ни в морях, ни в океанах.
Газогидраты многие считают одной из главных и самых перспективных альтернатив современному топливу. Их запасы в морях и океанах содержат больше углеводорода, чем все разведанные на сегодня на земле залежи нефти и газа.
Конечно, скорее всего до добычи со дна Байкала газогидратов дело не дойдет, но озеро, и в том числе один из его самых интересных грязевых вулканов Санкт-Петербург, — идеальная площадка для изучения этого топлива будущего.
Правда, когда Чилингаров сказал московским ученым, что газогидраты нашли именно в районе Санкт-Петербурга, москвичи, как всегда, съехидничали:
— Вы наверняка их сначала на дне обнаружили, а потом вулкан назвали в честь своего города…
…Становится все холоднее. На термометре уже всего 18 градусов. Липкий пот на спине застывает. Самое время натянуть шерстяные носки.
В 13.20, когда по эхолоту до дна оставалось всего несколько десятков метров, наш командир сбавил скорость. Движемся вниз — по пять метров в минуту. Чтобы не стукнуться о дно.
Мне показалось, мы зависли над дном Байкала. От винтов поднялось снежное, нет, простите, светло-коричневое илистое облако. В иллюминаторах опять потемнело. Но ил постепенно осел, и в 13.29 наш «Мир» брюхом коснулся дна.
— «Мир-1» — на грунте! — радостно передал наверх Виктор Нищета и, взглянув на монитор, добавил: — Глубина — 1370 метров.
Ну и противно мне стало, когда первым делом на такой огромной глубине я увидел не какие-то загадочные водоросли, не снующих по дну рачков и не закапывающихся в иле похожих на бочечки с крыльями бычков, а… обыкновенные жестяные пивные банки, полиэтиленовые пакеты, пластиковые стаканчики и шоколадные обертки.
Я мечтал оказаться в удивительном по красоте и загадочности гидрокосмосе, а оказался все на той же нашей бренной земле, которую мы загадили так, что даже в глубинах самого огромного озера — помойка. Настроение сразу испортилось. Интерес угас. И я с удивлением вспомнил, как за день до нашего погружения премьер-министр, вернувшись со дна Байкала, с гордостью говорил журналистам: «Никакого загрязнения там практически нет».
Вряд ли байкальское дно перед погружением «лидера нации» сутками выметали, как иркутские улицы. (Улицы вычистили так тщательно, что, хотя визит пытались, как всегда, держать в тайне, на базаре все иркутские бабуси знали, кто к ним едет «в Байкале в батискафах купаться», и радостно делились этой новостью с каждым покупателем.) А может, Владимиру Владимировичу, в отличие от меня, повезло — мешков и оберток он не увидел?
Жизнь на коленях
На грунте мы проработали почти два часа. Манипуляторами брали пробы камней и грузили их «Миру» в подсумок. Один раз попалась столь мощная глыба, что казалось, стальная клешня ее не удержит.
Но Нищета с помощью джойстика так ловко ею орудовал, что удержала.
— Мы камешки увесистые иногда подбираем, — глядя в центральный иллюминатор, сказал командир. — Бывает — до восьмидесяти килограммов.
Я прилип к своему иллюминатору наблюдателя — он чуть ли не в два раза меньше, чем 20-сантиметровый командирский. Вспотевшим лбом уперся в кожаную подушечку, бровью нависшую над этим окошком в подводный мир, и смотрел, как смешно кувыркаются какие-то рачки, крабики, проплывают крохотные рыбешки. Их Нищета в своем журнале не фиксировал. За бортом постоянно работают две видеокамеры, они изображение подают на бетакамовский магнитофон, и потом ученые могут спокойно рассмотреть этот мир уже на берегу.
Мы-то с Юрием более-менее удобно сжались на диванчиках, а Нищета так и стоит второй час возле пульта на коленях — наверное, у него ноги здорово затекли. Но он только улыбается:
— Такая у нас судьба: всю жизнь — на коленях.
Мы ползем по подводным пещерам, осматривая громадные каменные глыбы, и вдруг наш «Мир» со скрежетом вздрогнул:
— Лбом стукнулись о карниз, — равнодушно сообщил Нищета.
— А корпус-то у «Мира» прочный? — осторожно поинтересовался я.
— Прочный, — отмахнулся Виктор Алексеевич. — Сорок миллиметров никелевой стали.
А я вспомнил, что по традиции перед спуском расписался на нескольких пластиковых двухсотграммовых стаканчиках. Эти стаканчики потом положили в подводный рюкзачок, чтобы сравнить, как они будут выглядеть после спуска. Они превратятся в крохотные наперстки.
А еще я вспомнил, как несколько дней назад в Музее Байкала экскурсовод рассказывал нам, что на дне озера водятся такие прожорливые рачки — название не запомнил, слишком уж заковыристое, — которые моментально поедают все живое, что оказывается на дне. «И поэтому, если человек в Байкале утонул, уже через несколько дней его искать бесполезно — сожрут», — весело сообщил молодой экскурсовод. Мне как-то не очень хотелось проверять на себе эти мрачные прогнозы.
На далекой «Метрополии» руководитель спусков, похоже, мою тревогу почувствовал:
— «Мир-1». Сообщите обстановку.
— Все нормально, — доложил Нищета. — Экипаж работает дружно.
— Все понял, «Мир-1». Время начала подъема — 15.30.
Это уже через десять минут.
Глубина, пока мы ползали по дну и по склонам, уменьшилась — 1096 метров.
В 15.33 отрываемся от грунта, и тут на плечи и голову начинает кто-то давить, будто хочет обратно опустить нас на дно. Мы всплываем.
…Первый луч света мелькнул в иллюминаторе в 16.40, когда до поверхности воды оставалось всего 70 метров.
А еще через четырнадцать минут мы уже увидели бьющиеся о корпус аппарата волны. Солнышко скрылось. Но даже без него на поверхности воды было радостно. Мне показалось, что в подводном мире я провел не 4 часа и 53 минуты, а минимум сутки.
— Однажды мы на самом деле сутки под водой проработали, — сказал Нищета. — Было это в Атлантике — ученые наблюдали за поведением акул, и аппарат сутки должен был пролежать на дне без движения.
Я не знаю, смог бы я сегодня еще часов двадцать провести в этой крошечной капсуле. Думаю, не смог бы.
Минут через двадцать мы услышали, как водолазы с катера прыгнули на корпус нашего «Мира», подцепили его крюком, и кран осторожно поднял нас на палубу судна.
— Теперь приоткрыть рты и сделать глотательные движения, — скомандовал Нищета, отвинчивая над головами люк.
В 16.54 люк открыли. И еще через несколько минут я почувствовал под ногами покачивающуюся палубу «Метрополии». Она показалась мне сначала самой желанной и самой прочной землей.
А вскоре подняли и «Мир-2», на котором наблюдателем ходил известный дайвер и прекрасный музыкант Андрей Макаревич.
— Все, теперь в жизни мечтать не о чем, — радостно сказал лидер «Машины времени», вылезая из аппарата.
— Ну тут уж я не соглашусь, — возразил я. — В жизни всегда есть место мечте. Лично я сейчас мечтаю выпить стакан водки.
В тот день на Байкале и эта моя мечта сбылась.
Текст: Владимир Стругацкий
Рубрики: Путешествия, Экспедиции
