Баллоны и мачете – что еще кейверу надо!
Мексика. Для многих — это каменистая пустыня с кактусами и бедный крестьянин в сомбреро. Все мы смотрим американские вестерны, но Голливуд, зачастую, не выходит за рамки штампов. Убеждаться в этом начинаешь сразу, едва успев покинуть самолет.
Мексика — страна с длинной историей, которая и не снилась некоторым европейским странам. В то время, когда в Европе центрами цивилизации были деревушки в пятьдесят жителей, а идти от одного «центра» до другого не меньше недели, у майя на территории Юкатана и нынешних Гватемалы и Белиза стояли более ста каменных городов с населением более ста тысяч жителей каждый. Огромные пирамиды, величественные храмы, устланные камнем дороги. У ацтеков существовал календарь на восемьдесят тысяч лет и точнее современного, но ни у кого не было колеса и железа. Европейцы пришли в железе, с собой привезли лошадей и колесо, но еще рабство и свои болезни. У местных жителей не было к ним иммунитета, люди умирали тысячами. Большие города пустели за одно-два поколения, а еще за поколение их поглощала сельва. Сейчас эти города потихоньку открывают заново, очищают от джунглей, делают доступными для туристов. Самый «окультуренный» и посещаемый туристами древний город — Чичен-Итца (Chichen-ltza). Там — как и в других городах — пирамиды, храмы, стадион и священный ценот для жертвоприношений. Но это не совсем город майя. На рубеже нашей эры с севера пришло одно из племен майя — народ итца, захватил власть у майя и начал строить новый город. Достраивали его толтеки, сменившие итца. Если сравнивать города майя с Чичен-Итцой, сразу видны различия в архитектуре, планировке и способах строительства. Бросается в глаза повсеместная самобытная резьба по камню и каменная скульптура.
Я не историк, однако, хотелось бы рассказать несколько историй о современной Мексике. Например, майя, живущие на полуострове Юкатан, входящего в состав Мексики, до семидесятых годов, фактически, были независимы от Мехико. В конце девятнадцатого века их пытались подчинить с помощью оружия — не получилось. В двадцатых-тридцатых годах двадцатого века — с помощью чиновников: ставили на ключевые должности. Не сработало. Развитие туризма стало той самой черепахой, не торопясь, завоевывающей исконные земли майя. Вдоль побережья стали вырастать туристические комплексы. Там, где были лишь пешеходные тропы, пролегли прямыми стрелами скоростные дороги. На ценотах, близко подходящих к морю и соединяющихся с ним, таких, как Xcaret и Xel-На, возникли уникальные развлекательные водные парки. Контрасты кругом. В ста метрах от шикарного отеля стоит деревушка майя, где они живут так, как жили тысячи лет назад в своих деревянных хижинах, крытых камышом. Еду готовят внутри дома на костре, спят в гамаках. Правда, у наиболее зажиточных рядом с хижиной стали появляться газовые баллоны. Цивилизация наступает.
И все-таки, остается еще довольно много укромных уголков, о существовании которых мало кто знает. К французам неплохо относятся и мексиканцы, и майя. Один майя согласился показать нам такой потаенный уголок. Находился он всего в четырех сотнях метров от оживленной автомобильной трассы, но дойти до него и вернуться назад через сельву без помощи проводника было бы весьма проблематично. Это был один из священных ценотов. Вся пресная вода на полуострове находится под землей. Вода — это жизнь, поэтому все ценоты у майя обожествлялись. Но некоторые — особо. В них проходили тайные обряды посвящения. Видимо, этот оказался из их числа.
Входом служила горизонтальная трещина метров пяти, по бокам росли деревья. Корни деревьев тянулись к воде прямо сверху камней. Зал пещеры имел в длину метров пятнадцать и шесть-восемь в ширину. В дальнем его конце вертикально стоял камень около двух метров высотой, немного сужающийся книзу. У подножия лежал плоский камень в виде чаши. Чаши для даров. Другой ассоциации в голову просто не приходило. Тем более что углубление в камне было рукотворным — остались следы от неведомого инструмента. Большой камень тоже весь был испещрен какими-то бороздками. Обметя пыль самодельным веничком, мы увидели: бороздки складываются в круги, квадраты, овалы, вписанные друг в друга, выбоины размером с кулак и маленькие ямки. Это было весьма неожиданно, даже для Брюно, а ведь он уже несколько лет изучает культуру майя, немного знает их иероглифическую письменность. Мой друг стал зарисовывать выбитое на камне, я сделал пару кадров. Проводник привлек наше внимание к наклонной плите, уходящей в воду. Под корнями деревьев, лежащих поверх плиты, проглядывали знакомые бороздки. Да тут целая картинная галерея или библиотека! Мы были внутри древнего храма, древнее любого европейского! У майя три тысячи лет назад существовала своя письменность, а эти рисунки, видимо, были выбиты до создания иероглифов, и очень их напоминали. Предположение о храме подтвердилось через пару дней. На дне озера обнаружились остатки глиняной чаши для окуривания травами участников тайных обрядов.
Самая замечательная история — наша работа на территории биосферного заповедника Сиан-Ка’ан (Sian-Ка’аn). Образован 20 января 1986 года, простирается на юг от города Тулума, площадь 5260 квадратных километров. Захватывает часть морского побережья, заливы, болота, джунгли. С запада ограничен шоссейной дорогой Тулум-Четумал. Попасть в заповедник не просто, но на нашей стороне было министерство культуры и экологии Мексики. Директор заповедника лично знал всю команду подводников и доверял ей.
Привезен с ближайшей заправки бензин, установлен подвесной мотор, водолазное оборудование погружено в лодку. На озере легкая зыбь, но нашему «крейсеру» — четырехметровой пластиковой моторке — она нипочем. Капитан — егерь заповедника, в прошлом охотник на крокодилов, уверенной рукой ведет нас на полной скорости к противоположному берегу. Он быстро приближается. Непроизвольно втягиваю голову в плечи, пальцы белеют, впиваясь в скамью: «Тормозить-то будем?». Не снижая оборотов, влетаем в узенькую протоку, совершенно не видимую с воды. Тысячи лет назад майя углубили ее и превратили в судоходный канал. Трава, растущая по берегам, хлещет о борта. Ширина протоки равна ширине лодки. Вираж за виражом мы несемся вперед. Я с восхищением смотрю на невозмутимого капитана. Неожиданно вылетаем в другое озеро, гораздо больше первого. За минуты пересекаем его и входим в новый канал. После первого же поворота обороты сброшены, и лодка мягко подходит к деревянным мосткам. На берегу стоит каменный домик. Ему две с половиной тысячи лет. На фронтоне над дверными проемами четко виден барельеф крокодила, в изобилии живущих вокруг. Это портовый дом. Видимо, выполнял роль таможенного поста. Время не пощадило его, однако, реставраторы уже приступили к восстановлению.
А мы продолжаем путь. По берегам стеной стоят мангровые заросли. Вода за бортом пресная. Это река. Она бежит к Атлантическому океану. Правда, на дороге ждет Карибское море. То тут, то там видны следы искусственного углубления русла. Судоходство у майя было на высоком уровне. До сих пор по берегам моря в опасных местах сохранились маяки. В неплохом виде до нас дошли портовые сооружения.
Река оказалась длиной двадцать пять километров. С нашим рулевым — это сущий пустяк. Газ он немного сбрасывал только перед крутыми поворотами. Скоро мы вышли в залив, имеющий связь с морем. Это лагуна Каапечин. По заливу были разбросаны мангровые острова. На них гнездились большие цапли, чайки нескольких видов, много мелкой птицы. На одном из островов было гнездо белоголового орла — символа США. Орлы очень осторожны. При нашем приближении метров на триста, мама снялась и улетела. Птенец — практически взрослая особь — отлетел от гнезда и уселся на сухую вершину дерева, с любопытством вертя головой. Чтобы не пугать редкой красоты птицу, мотор был максимально приглушен, мы отвернули и на «цыпочках» пошли мимо. Вдруг из-под носа лодки в сторону метнулось большое темное пятно. Потом еще одно, и еще! Да это скаты! Диаметром до полутора метров, с тонким длинным хвостом. Целая стая. Никогда не встречал такого количества скатов в одном месте. Может у них брачные игры?
Подходим к пятну белесой мути. Poza del Manati. Так именуется ценот, куда я буду нырять. Ярко светит солнце. Температура воздуха никак не меньше тридцати градусов. Жарко. Быстро надеваю костюм, баллоны, беру фотоаппарат и переваливаюсь через борт. На границе пятна ухожу под воду и тут же оказываюсь в окружении стаи огромных мероу. Средний размер сантиметров семьдесят, но встречаются до девяносто. В стае от семидесяти до ста рыбин. Они кружат вокруг, подходя на вытянутую руку. Однако, видя их зубы, нет никакого желания крутить пальцами у них перед мордой. Вот что значит заповедник! Вольготно живется здесь птице, рыбе и зверю.
Вижу границу ценота. Провал двадцать на тридцать метров на фоне илистого дна лагуны зовет и манит к себе. Ухожу глубже, мероу с любопытством следуют за мной. Сразу натыкаюсь на веревочку. Это удача. Она закреплена на своде и уходит в узкую трещину. Иду по ней. На дне толстый слой ила. Рука уходит глубже локтя, практически без сопротивления. Навстречу — слабый ток течения воды. Через три метра ход сужается настолько, что я не могу пройти. Баллоны уперлись в потолок, животом я закопался в ил сантиметров на десять. Трещина шла вниз под углом в десять-двенадцать градусов, перспективы на расширение не наблюдалось. Веревочка уходила вперед в темноту. Я лежал и думал: «Что делать? А вдруг французы решили устроить мне проверку на вшивость: пройду или нет?». Ил на дне под ходовиком был гораздо менее плотным, чем в метре справа или слева. Значит, для того, чтобы пройти, им пришлось копать. Ну что ж, копать, так копать! И работа закипела. Я отгребал руками в стороны ил, стараясь откинуть его как можно дальше. Когда в тоннель вошло все тело, в голову пришла мысль: «Ведь сейчас закопаю сам себя. Двигался-то я головой вниз». Пришлось усиленно работать ластами, выбрасывая пульпу из раскопа далеко назад. Чем глубже я закапывался, тем чаще изображал размывочную машину. Скоро совсем освоился и «бегал» туда-сюда почти с удовольствием. Не забывал менять легочники, следил за оборудованием, чтобы не цеплялось, проверял ходовик над головой. Причем все это в полной темноте. Слабое течение не справлялось с поднятой мною мутью. Труд мой увенчался успехом! Победа! Тоннель закончился, я вышел в зальчик. Закончился и старый ходовик. Привязываю свой, начинаю разматывать. Целых метра три размотал. Но что это? Прохода нет. Течение совсем не ощущается. Развернулся и начал прощупывать вокруг ластами. Со всех сторон тупик. Вот это да!
И тут я все вспомнил! Будто пелена упала. Я вспомнил схему ценота и инструкции руководителя экспедиции. Вправо на восток был тупиковый ход семнадцать метров длиной с круглым зальчиком в конце. Ходить туда не надо. Основной ход начинается в левой части и идет на север. Из него валит такой поток воды, что двигаться удается с огромным трудом. По нему пройти до начала западной галереи (это метров 80-90 от входа) и продолжить изучение западной галереи. Вот так. Что произошло в моей голове? Как можно было все это забыть? Жара подействовала или поток новых впечатлений? Птички, рыбки, скаты? Да-а, друг. Полетную карту надо смотреть перед запросом разрешения на взлет. Никто не собирался устраивать тебе никаких проверок. Зачем плохо подумал о своих друзьях?
Примерно так укорял я себя за промах, ну или почти так, сматывая катушку и выбираясь, как Винни-Пух, из кроличьей норы. Оказавшись в чистой воде, первым делом проверил манометры. Съедено воздуха прилично, но, что интересно, поровну из каждого баллона. Даже был шанс попытаться дойти до западной галереи и посмотреть на нее. Достал планшет и проверил азимут своего тоннеля. Можно было и не делать: он шел на восток!
Поплыл в левый угол ценота. Несколько взмахов ластами, и передо мной открылся великолепного вида входной портал в северную галерею. И из нее валил такой поток, что теперь точно, ни с чем не спутаешь. Высота галереи составляла 3-4 метра, ширина — 5-6. Ластами пришлось не работать, а молотить, выискивая при этом карманы, где течение завихрялось, теряя часть своей силы. В одном месте добрался до стены и подтягивался на руках, перехватываясь от камня к камню. Метров через сорок такой борьбы стало немного легче: сечение галереи увеличилось примерно вдвое, поток стал слабее. Слева появились проемы в западную галерею. Христиан говорил, что их три или четыре. Воспользоваться можно любым. Проверяю воздух. Запасы позволяют работать.
Завязываю ходовик и ухожу из сумасшедшего потока, несущегося с севера. Сверяюсь с компасом, галерея неизменно идет на запад. Размерами она меньше северной, и в ней нет такого сильного течения. Пол, стены и потолок покрыты толстым пушистым слоем ила красного, бордового и слегка желтоватого оттенка. Такой ил уже встречался в ценоте Альтар Майя и сильно удивил меня. Сейчас я уже знал, что образуется он благодаря веществам, выделяемым в процессе жизнедеятельности мангровых зарослей. Он был легким, сбитый с потолка висел в толще воды большими хлопьями, медленно опускаясь на дно.
Манометры известили меня о необходимости заканчивать путешествие под дном лагуны Каапечин. Закрепив ходовик за свисающий с потолка сталактит, я достал планшет и занялся своим любимым делом — топосъемкой. Худо-бедно, а двести метров первопрохождения все-таки удалось сделать за это погружение, несмотря на все приключения вначале. Цифры укладывались в колонки на кусочке пластика, чтобы позже стать картой пещеры. Хотя делал это сотни раз, для меня процесс превращения сухих записей в портрет подземной принцессы всегда оставался неким таинством, подходил к которому с каким-то внутренним трепетом. Ранее не знаемая, она открывала людям свое лицо.
Под властью этих мыслей незаметно кончилась моя веревочка. Я вышел в северную галерею. Как тяжело было проникнуть в нее, и с каким удовольствием я сейчас плыл по течению. Еле заметными движениями ласт перемещался поперек потока и следил за плавучестью, дабы не зацепить за стену или потолок. Подземная река мягко несла по изгибам пещеры. Вот и выход. Свет пронизал зеленоватую глубину. Темные силуэты больших рыбин, казалось, дожидались моего возвращения. Декомпрессиметр показал десять минут на трех метрах. Я достал фотоаппарат и стал снимать любопытных мероу. Вдруг почувствовал, что за спиной что-то происходит, и, обернувшись, остолбенел: через овал ценота проходили две ламантины. Мысль: «что они здесь делают посреди лета, ведь они приходят зимой», — парализовала меня. Драгоценные секунды уходили одна за другой, уходили и ламантины. Скрежет в моей голове, наверное, был слышен на поверхности и испугал безобидных животных. Для меня — северянина — чуть не опоздавшего на самолет из-за страшной пурги в ночь отлета, и еще час назад изнывавшего от тридцатиградусной жары, стоило большого труда объяснить самому себе, что в Мексике сейчас тоже зима, и присутствие ламантин вполне законно. Осознание этого вывело из шока, но было поздно. Большие и грациозные в воде животные уходили за пределы видимости. На спине одного из них сидело четыре рыбы-прилипалы. Я рванулся вслед, лихорадочно щелкая затвором, но мне еще нельзя было покидать глубину в три метра, и ламантины ушли в воды лагуны, оставив за собой мутный шлейф. Если бы мне перевели перед погружением с испанского языка название ценота Poza del Manati — колодец ламантин — я бы так не растерялся. Эта история очень веселила мексиканцев, когда я ее рассказывал. Сколько интересного может произойти с человеком всего за одно погружение.
И еще одна маленькая история. Пять веков, как майя считаются обращенными в католичество, однако шаманы не потеряли своих позиций. По сей день продолжаются языческие обряды. В одном из таких обрядов посчастливилось участвовать мне. Это был обряд первой ступени посвящения — обряд очищения. Повезло мне в кубе. Обряд проводится в полнолуние, и, даже если знаешь о нем и есть через кого договориться об участии, попасть на него, приезжая на одну-две недели, уже большая удача. Самое главное — мне разрешили фотографировать всю церемонию. Непременное условие — все должны быть одеты в белые одежды.
Начиналось все очень таинственно: дорожка, ведущая к священному ценоту, подсвечивалась маленькими факелами, у входа горел костер, ступеньки, ведущие вниз, и сама пещера освещались свечами. В глубине, между двумя кальцитовыми колоннами, был устроен алтарь. На нем стояло две свечи, деревянная фигурка богини дождя, у ее ног лежало нефритовое колечко и хрустальный шар. На куске кожи, свешивающемся с алтаря, нарисован верховный Бог майя — Кецаткоатль. Поперек каменной плиты, служащей столешницей алтаря, лежало короткое священное ритуальное копье с наконечником из горного хрусталя. Слева от алтаря стояла небольшая полусферическая хижина, напоминающая юрту кочевников. Поверхность хижины была обмазана глиной, низкий вход завешен плотным самотканым покрывалом. За хижиной лежало сифонное озеро ценота.
Нас усадили на циновку, и церемония началась. Шаман призвал себе в помощь всех могущественных светлых духов и вознес молитву верховному божеству. В перерывах звучала музыка. Извлекали ее из огромной раковины, длинной толстой деревянной трубы и барабана, похожего на Там-Там. Старый жрец оповестил, что мы находимся в одном из семи древних священных ценотов майя и все они соединяются под водой, и по окончании обряда над порталом пещеры будет висеть луна. Юная девушка с керамической чашей в руках окурила шамана и ввела его в глиняную «юрту». Один за другим мы прошли ту же процедуру. Нас провели внутрь и рассадили полукругом. Пол был земляной, в центре имелось небольшое углубление в виде чаши, света не было, вход завесили покрывалом. После нескольких молитв и вторящих им трубных гласов, помощники шамана на лопате, под покрывало, просунули и положили в центральное углубление куски раскаленной лавы и подали ведро воды. Шаман зачерпнул воду и плеснул ее на лаву. По хижине стал распространяться пар. В центре мироздания майя лежат пять камней. Пять раз нам приносили раскаленную лаву и воду. После каждого «камня» мы открывали душу перед древними Богами. Рассказывали, с какой породой Земли, растением, животным мы себя ассоциируем. После пятого голосом этого животного что есть силы мы исторгли из своих тел всю отрицательную энергию, открыли души всему чистому и светлому. Перевод осуществлялся с майя на испанский, затем на немецкий, французский, русский и обратно. Это занимало немало времени, к завершению с нас сошло сорок потов. Даже мне, русскому, страстному любителю парилки, пора было выходить. Что же говорить об остальных? И вот нас, благословленных на новый путь жрецом Богини дождя, шатающихся, по одному, стали выводить под руки и провожать к озеру. Прохлада священного ценота, по капельке, возвращала в тело жизнь. На берегу, девушки в белом бережно укутывали выходящих из воды людей в махровые полотенца, на широких блюдах подносили очищенные кусочки фруктов. В большом глиняном горшке заварили душистый травяной чай, из бутылки разливали мед.
Залитая от свечей теплым светом пещера, необыкновенная легкость в теле, фрукты, медовый чай и улыбки, улыбки…. Уже не нужен никому переводчик. Фигуры в белых одеждах кажутся прозрачными, воздушными. Ощущение такое, что толкнись легонько, и полетишь. А над входом висела огромная полная луна…
Текст и фото: Евгений Воидаков (ВНИРО. Лаборатория прибрежных исследований)
Архивная статья из № 5 (17) за 2001 г.
Рубрики: 5(17)2001, Архив, Путешествия
Метки: Мексика, Путешествия, Сельва...
