Архивная статья из № 4 (46) за 2006 г.
Утилизация стай. 2003
Если на подходе к Лувру вы увидите толпу, глазеющую, как в фонтане всплывает подводная лодка, – это, скорее всего, не мираж, а новый проект Александра Пономарева, современного русского художника, конструктора «субмобилей» (объектов, живущих в воде), автора художественных проектов и акций, связанных с морем.
Его стараниями «пропал» из глаз и с экранов радаров целый остров, в подмосковной Истре объявился «Летучий голландец», дуновение его мысли порождает Волну, заставляющую думать. Работы Александра Пономарева находятся в арт-музеях России: Третьяковской галерее в Москве и Русском музее в Санкт-Петербурге, музеях Орла, Нижнего Тагила и по всему миру: в музеях Киева, Франции, Германии, США, Испании и в частных коллекциях. Инсталляциям и объектам Пономарева дано много определений– sea-art, wreck-art, искусство для рыб… Сам Александр применяет термин «нефункциональные» арт-объекты. Зачем? Или почему?
Изменение плавучести
Ок: Что такое «современное искусство»?
А.П.: Современное искусство, благодаря нашему историческому синусоидальному развитию, в России приобретает такой отдельный специальный характер, какого не наблюдается в сопредельных европейских и неевропейских странах, потому что там не было разрывов в культуре, истории. И искусство так и развивается, как искусство: было такое искусство, потом такое, потом такое, модерн, «контемпорари» – все эти названия придуманы для того, чтобы разделять большие временные интервалы. На Западе нет разницы: никто тебе не скажет там, во Франции: Болтанский– современный художник или просто художник.
А некоторые названия – «радикальное искусство», «актуальное искусство» – которые сейчас существуют, в основном, что удивительно, у нас, придуманы больше всего для эффективного действия рынка. Потому что его надо продавать, а свой товар надо «пиарить». Любой художник, если он действует на художественном поле, подчинен и традициям в определенном смысле…
Какая глубина? 2003
Но современный художник реагирует на вот эту настоящую жизнь Здесь и теперь. И реагирует он именно так, как реагирует любой обыкновенный нормальный человек. Может, острее, потому что у него видение определенное, потому что у него тренировка, мышление более активное, другое… Бизнесмен иногда как реагирует на жизнь – думает, что надо дачу быстренько купить на Рублевском шоссе, потратить миллионы на какой-нибудь золотой унитаз. А художник посмеивается над этим, потому что, никогда не побывав в ведущих музеях мира, не следя, я уж даже не говорю о современном, за развитием любого искусства, традиционного… если ты не был в Лувре, тебе тяжело представить, какие интерьеры были в XVIII веке, например, и чему ты пытаешься подражать. Искусство всегда было отдельно и всегда неким образом радикально. И Рембрандт был неким образом радикальный художник, и Рубенс был неким образом актуальный художник, потому что он был при власти…
Северный след Леонардо. 1996
Современное искусство – это добавка в суп. Наша жизнь как суп, который варится бесконечно, там картошечка, в лучшем случае мясо, овощи, что-нибудь еще, травки подрезали. Можно его и не солить, и не перчить. А можно и поперчить, и посолить – оно придает некую остроту жизни и не дает расслабляться, как и любое искусство.
Ок: Что значит «художник»?
А.П.: Если очень коротко, для меня художник – это человек зрения. Рисунок – это абсолютно специфическая деятельность, это как визуальная речь. Когда человек рисует, он активно смотрит, это активное зрение. Нетрадиционное. Пример? В 1995 году, когда весь флот подыхал, никто на него внимания не обращал (да на людей там до сих пор не обращают внимания), я сделал нестандартную акцию на территории искусства и флота, и через средства массовой информации привлек внимание сначала культурной общественности, а потом просто общественности. Как бывший моряк, я отношусь к кораблям так же, как все моряки, – с почтением.
Северный след Леонардо. 1996
Проект назывался «Корабельное Воскресение» – я разрисовывал в Балтийском море обломки затонувших кораблей, торчащих из воды, отдавая им самую последнюю дань. Ведь это не я позволил кораблям набрать в трюм воды, и за исключением форштевня погрузиться под воду, образуя такую «зону» нашего великого режиссера Тарковского в наших же местах. Да, я их раскрашивал, я почитал их. И потом на выставке в Третьяковской галерее показывал фотографии этих кораблей, композиции из обломков, винтов, канатов. Но этот жест – жест современного художника, нетрадиционный жест. В этом смысле он людей неподготовленных может удивлять или ошеломлять…
Ок: То есть роль современного художника – удивлять?
А.П.: Не удивлять, а ставить проблемы в разных областях. В Москве мы имеем некую тенденцию, она даже не поражает, но обижает. Современных художников называют одной из деструктивных сил. Но ведь мы в нашем пространстве, в сфере искусства, творчества, скажем так, показываем какие-то вещи, ставим какие-то проблемы…
Когда я делал вместе с моряками северного флота акцию «Майя – потерянный остров», на некоторое время выключая остров Седловатый из режима радарного видения, естественно, думал о многих проблемах, существующих в то время. Брошенные города на Севере, оставленные базы, проблемы территорий, экологии. Мы – не болезнь, мы – боль…
Дыхание океана. 1998
Далай. 2001
Ок: Художник создает нефункциональные объекты?
А.П.: Правильно. Вопрос функциональности и нефункциональности присутствует в любой деятельности. Где красота, а где функция. Вот стоит розочка, абсолютно никакой функции в ней нет. Зато в ней есть великолепная конструкция. Так и искусство. Необходимо каждый раз нефункциональное содержание, содержание, которое на первый взгляд нельзя использовать. Да, мы создаем нефункциональные конструкции, своеобразные поли-системы, потом культура их ассимилирует, критика – рефлексирует, потом выстраивает какой-то ряд или не выстраивает, или проходит большое время, когда их встраивают в культурный контекст, или сразу это может быть… Проходит время и все признают это культурным наследием. То есть, Господи, прости меня, Леонардо создавал, конечно, нефункциональные по тому времени, абсолютно нефункциональные объекты. Недаром 200 лет это все пролежало, чтобы люди поняли, что это все может быть: от парашюта до подводной лодки.
Летучий голландец
Летучий голландец.
Ок: Фотография – это инструмент? Для тебя лично?
А.П.: Мне тяжело разделить свою деятельность, она такая, очень уж «поли». Инсталляции, фотографии, рисунки, живопись, акции… объекты – то есть вот такая поли-система, которая живет как организм, развивается, что-то там подавляется, что-то раскрывается, это некий мой индивидуальный подход к мыследеятельности, я запускаю конструкции, бегу по нескольким дорожкам. В этом смысле, конечно, я не фотограф, то есть не тот человек, кто строит эстетику свою именно на фотографии. Я иногда использую фотографии, у меня есть серии фотографические, иногда их покупают какие-то коллекционеры, музеи. У художника, который делает большие объекты во времени и в пространстве, неизбежно существует очень много документации.
Майя. Потерянный остров. 2000
Ок: Как появилось в твоей жизни Море? Может, звезды?
А.П.: По знаку Зодиака – я Быко-Близнец, у меня день рождения на границе, 21 мая, я попадаю в два знака, поэтому говорю – когда надо работать, я упираюсь, как Бык, а когда потрепаться – я как Близнец.
Я почему-то всегда был убежден, что вода – очень активный, очень важный элемент в нашей жизни… С детских лет. Сколько помню себя, всегда хотел стать моряком. Ходил в школы, в художественную, в музыкальную, и все равно, при виде моря, при виде кораблей у меня мурашки пробегали по телу.
Мне абсолютно необходимо бывать у моря, у океана – это страшная подпитка. Вода обладает некими свойствами, которые влияют на нашу человеческую жизнь, так или иначе. Можно думать, что она влияет просто, как дождичек, влажность и так далее, а можно думать, что она влияет сложно. Мне нравится думать именно так. И водяные структуры обладают возможностями хранить, передавать, трансформировать информацию. Я просто абсолютно уверен, что через некоторое время вода станет огромной ценностью. Мы привыкли в России жить так: лейся себе. Когда бросил плавать (я механиком был), у меня был комплекс такой – не мог переносить, если струйка воды течет. Были в дальнем рейсе, один раз полтора месяца стояли на Кубе, и у нас кончилась вода – это страшное дело. Страшное дело. Действительно «без воды – и ни туды, и ни сюды…».
Антарктида. 2004
Антарктида. 2004
Океан – хранилище воды. Банально звучит, но когда смотришь на горизонт, когда попадаешь в это пространство – начинаешь понимать, насколько ты маленький, жизнь твоя короткая, насколько мир вечен, насколько вот этот простор есть истина человеческая… Недаром люди все к морю едут, на море смотрят. Недаром, чтобы снять напряжение, люди надевают вот эти железные объекты – акваланги, спускаются туда.
Ок: Сам нырял?
А.П.: Я окончил Высшее инженерно-морское училище в Одессе. В мореходке занимался подводным плаванием, с аппаратами АВМ – совсем другая история. Мы там даже одно время изобретали дыхательный автомат, сами делали. Я думаю, любой человек, который любит это, прошел через эту историю. Это красиво. Потом в порту Григорьевка ныряли в холоднючей воде, потом на Турунчукском лимане, там тоже холодно, раков ловили, предварительно выпив по бокалу спирта… А они там спят. Я лично видел, где раки зимуют, то есть это не романтические красные моря с экзотикой, а такие полные отморозки – спящие раки, торчащие из норки, которых надо схватить, пока они тебя не цапнули. Ну, потом мы выпивали еще, потом мы возвращались в экипаж – это общежитие мореходское, варили этих раков всей нашей компанией подводной и выпивали еще пива. То есть веселая замечательная жизнь.
Потом я на подводной лодке некоторое время провел. Там, конечно, не видно моря, но существует момент границы, когда ты всем телом чувствуешь, что граница пройдена, и ты понимаешь, что ты моряк, ты находишься в водном просторе, в топосе.
Ок: А еще из автобиографии?
А.П.: Много времени я был моряком на банановозе. Очень романтическая часть жизни: тропические страны, дальнобойные быстрые белые пароходы. Многие юноши и девушки не знают времени, когда бананов в России вообще не было… А обеспечивал страну я этими бананами, было время… Это сейчас огурец стоит дороже, чем банан, а тогда… Когда мы в первый раз с этими бананами пришли в Мурманск, мы ходили за эти бананы и ананасы во все рестораны… Девушки просто отдавались за эти бананы, то есть был полный «формидабль». Мы были молодые… Пароход этот вокруг света ходил, везде он «колбасил», везде крутился, и, конечно, тело человеческое имеет память пространства. И мое тело в юности преодолевало расстояния, пересекало океаны, ходило туда-сюда, и оно привыкло. И им необходимо, моему телу и мозгам, получать этот опыт все время. Поэтому я стремлюсь с моими друзьями из Института океанологии ходить в разные экспедиции, поэтому я с военными моряками выхожу в море, поэтому я просто езжу смотреть на океан… мне это необходимо… Я думаю, как и любому человеку.
Память воды. 2002
Ок: Что ты создаешь сейчас?
А.П.: «Создаешь» – слово плохое. Когда художник говорит: «Я создаю», – надо его слегка подлечить.
Сейчас опять большую часть времени провожу во Франции, там много проектов– интересных, новых, много работы. Готовлю проект монумента Жюлю Верну на севере Франции, где он жил и писал свои «20 тысяч лье под водой». Это будет конструкция, находящаяся между землей и водой, которая будет работать от приливов и отливов, возбуждать движение и звуки, те, что слышал Жюль Верн…
Биеннале современного искусства в Антарктиде – на континенте, где вообще никогда не было искусства.
Ок: Так что же все-таки значит для тебя Океан?
А.П.: Океан – надо смотреть на него, преклоняться… на колени надо становиться перед океаном, потому что оттуда все, я абсолютно убежден. Все мы вышли оттуда, туда и уйдем. Все. Вот так.
Подготовила: Светлана Мурашкина
Фото: из архива художника
Метки: Портфолио...
